Посвящается моей маме Карамышевой Марии Владимировне - маленькой, но сильной духом женщине, сумевшей вынести все беды ХХ столетия и сохранить чистую душу.Разбирая, старые вещи, слежавшиеся так плотно, что превратились в единый слиток, при первом взгляде на который появилось желание просто выбросить его не дотрагиваясь. Но заноза, царапнувшая мою душу, не позволила мне это сделать. Что-то зашевелилось в душе тревожное и возникло любопытство, которое все усиливалось и не давало совершить необдуманный поступок. Ведь это не мое, а мамино...И так, начав с верхних слоев "монолита", отделяя один листок от другого, я вдруг наткнулась на тонкую общую тетрадку серо-зеленого цвета, выпущенную аж в Ш квартале 1953 года. Тогда мне было всего пять лет.
Сердце мое дрогнуло и я, забыв тряпки и лоскуты, которые тоже вмялись в этот ком всего давнишнего, осторожно раскрыла первую страницу тетради. Здесь были стихи, написанные аккуратным чертежным маминым подчерком, стихи, записанные для меня (детских книжек в то время было мало, да и нехватка средств, заставило ее это делать), чтобы в садике или дома я могла их выучить наизусть. И сама она мне читала их из этой тетрадки. Воспоминания этого вернули меня в мое детство, и даже эту тетрадь я вспомнила "в лицо".
Я была страшно стеснительным ребенком и только с несколькими людьми, уже близкими мне, была открытой и не боялась.
Так переворачивая страницу за страницей, я окунулась в то дааавнишнее мое детство и видела мою мамочку в красивом коричневом платье из верблюжьей шерсти(представляю, как оно кололось) и толстенные косы на ее плечах и даже эту тетрадку, казавшуюся мне волшебной, потому что из нее ко мне выходили удивительные герои стихов и сказок и пространство нашей восьмиметровой комнаты, находящейся в подвале глубоко под землей и никогда не освещающейся солнышком вдруг озарялось яркой сказкой. Стены раздвигались и детское воображение рисовало красивейший мир.
Вот тебе и ПОДАРОК из хламья!!! Но почему она так глубоко запрятала ее? Вот вопрос!!!
Перелистываю дальше. Несколько листов было выдрано, затем пошли тексты песен Фестиваля молодежи 1957 года, прошедшего в Москве. И снова чистые листы. И только, добравшись до последних страниц тетради, я поняла - здесь хранится память о человеке, которого мама любила всю свою жизнь. Здесь были стихи, написанные для нее Леонидом, погибшим в последние дни войны.
Известие о начале войны застало маму в читальном зале Политехнического музея в Москве. Она, закрыв уши ладошками внимательно вчитывалась в текст (ей надо было скоро сдавать выпускные экзамены на чертежно-конструкторских курсах, где она училась тогда) и не сразу поняла, что происходит вокруг нее - раздаются хлопки стульев, от быстро вскакивающих читателей. Она подняла голову от текста и увидела, как в совершенном молчании, люди, один за другим, прижав к груди книги, взятые для занятий, оставляют их на кафедре у картотеки, выбегают из огромного зала и только продолжавшийся треск откидывающихся сидений напоминал выстрелы. ЕЕ соседи тоже выбежали и спросить уже было не у кого. Рядом никого, да и люди, ушедшие в себя, ничего уже не слышали. Они торопились....
Мама отвела ладони и тогда только услышала страшное слово - ВОЙНА. И хотя это слово витало уже давно в воздухе, но сейчас оно придавило ее, словно молот к наковальне. Она только раз за разом, снова и снова вслушивалась в слова Жданова, выходящие из радиорупора и понимала, что закончилась ее радостная жизнь и надвигается что-то ужасное. Опомнившись, она встала, хлопнув, при этом, своим деревянным сидением стула и помчалась домой к своим.
Своих было трое - мама, папа и Ванюшка, братик семнадцатилетний, младше ее на три года. Все уже всё знали. Ванюшка сразу пошел в военкомат записываться добровольцем, обманув членов военкома, что ему уже есть 18-ть. Его направили в саперную часть, а в начале мая 1942 года под Смоленском он был тяжело ранен от, разорвавшейся рядом мины, которая вспорола ему живот и он, промучившись несколько дней от боли и голода, скончался в санчасти. Похоронка на него была первой в маминой семье.
Мама работала в КБ при заводе, там она познакомилась со своим Леонидом. Он был старшее ее, украинец с совершенно синими глазами. Добрый, очень внимательный, небольшого росточка, худощавый молодой человек. Влюбился в маму с первого взгляда, в маленькую скромную женщину с зелеными, добрыми глазами, с косой, обвивающей ее голову и называл ее, то Марго, то Мусенька, то Марусенька так ласково, словно обнимал ее. Леонид был очень подвижным непоседой, как сейчас бы сказали, харизматической личностью. Мама очень любила его, и они мечтали пожениться, но грянула война и это уже ушло на второй план. Был у мамы на заводе еще один ухажер - Осташевский (имя его так нигде не промелькнуло в ее записях). Он выгодно отличался от Леонида своим внушительным видим и красотой. Инженер, интеллигент (не вырисовывается у меня его образ), в общем знающий себе цену человек. Конечно мама ему нравилась, а щуплый сильно его раздражал. Классический любовный треугольник получается.
Подлость и предательство всегда рядом. Осташевский донес начальству о слишком активном сопернике, в плане - не враг ли? В то время - верное, почти что стопроцентное исчезновение человека в никуда.
Леонида арестовали ночью дома, перепугав его матушку. Она рассказала маме, как все было, и они обе считали, что это простое недоразумение и, когда все выяснится, Леонида отпустят. Но очень скоро был суд и ему дали несколько лет исправительных, а по-настоящему, каторжных работ на военном заводе в глубинке. Где находился этот завод мне не известно, только помню, как рассказывала мне мама, что она несколько раз приезжала к нему на свиданье и они были счастливыми и одновременно грустными. Расставаться нужно было рано, так как к 5-ти часам утра следовало быть на объекте и идти через заснеженную пустыню - опоздание приравнивалось к бегству, а - это расстрел. Мамина душа рыдала. Она не могла понять, как такого честного трудягу загнали на каторжные работы. Одно только радовало - Леонид не падал духом!
Вернувшись в Москву, здесь на заводе ее везде преследовал довольный собой Осташевский, одаривая ее цветами и подарками, а сам доказывал "виновность" Леонида и его «недостоинство» такой женщины, как она. Ведь теперь соперник не опасен ему. И, наконец, мама поняла, кто так резко изменил их с Леонидом судьбу. У нее открылись глаза. Что дальше произошло я не знаю, но Леонида освободили от работ довольно быстро (с формулировкой - за примерное поведение) и отправили прямиком на фронт.
У мамы сохранился отрывок статьи, переписанный ее рукой из Фронтовой газеты от 20.06.1943 г. о героях частных боев - Леониде Хоменко, Михайлове и Коробове. Переписано мельчайшим подчерком. Эта заметка грела ее рвущееся сердце.
Мамин завод эвакуировали в Казань. Жилье ей дали в Казанском Кремле. Она хоть и росточком была небольшим, но ответственности была великой. Ей доверили баржой по Волге доставить материалы для строительства истребителей, которые выпускал их завод. А на барже загружены ценнейшие материалы - алюминий, латунь, золото и даже платина. И она, эта маленькая скромница выполнила задание великолепно. И под бомбежку баржа попадала и диверсию обезвредили. На заводе мама была ценнейшим работником.
Проживала она в малюсенькой комнатке. Рядом с ней жила женщина с мальчиком-подростком. Виделись очень редко, только утром, да поздно вечером. Все тогда получали продовольственные карточки на месяц и на них питались кто дома, кто в заводских столовых. Придя, как-то, к себе домой обнаружила, что карточки исчезли, а ждать до следующей выдачи нужно целых две недели. Поискав в комнате и ничего не найдя, решила, что просто их выронила по дороге на завод. Но потом, все же вспомнив весь тот день, выдачи карточек, поняла, что они исчезли из ее комнаты и взять их могли только соседи, ведь двери то не запирались. Ничего не сказав и не обвиняя никого, она несколько дней перебивалась тем, что у нее было (сухариками от оставшегося хлеба), но потом чувство голода стало заполнять ее всю. Голова отказывалась работать, ноги заплетались, а сказать, что ее обокрали, она не могла, ведь она сама это не видела, как же можно обвинять человека? В столовую она со всеми вместе не ходила, ведь тогда люди поймут по ее взгляду, что она голодна и будут с ней делиться своим, и так-то бедным пайком. Поэтому она говорила - пойду попозже, чтобы не обременять друзей. Дважды она по дороге домой падала на рельсы под трамвай от голодного обморока. Тогда, специально, впереди трамвая нацепляли нечто вроде скребка-лопаты, так как многие, идя вдоль трамвайной линии (видимо ее чаще всего чистили от снега) падали от голода.
После такого очередного обморока она пришла домой и прислонившись к стене, что бы снова не упасть смотрела на соседку, которая чистила картошку и не слышала прихода мамы. Когда соседка хотела выбросить очистки, то мама хриплым, обессиленным голосом просипела ей - не выбрасывайте очистки... Соседка, взглянув на нее сразу все поняла. Бросилась к ней, помогла сесть и смотрела, как мама с жадностью ела эту, только что срезанную шкурку и слезы текли из глаз обеих. И тогда все выяснилось - откуда у ее сына появились конфеты, печенье и даже шоколадки. Наказание, конечно, сыну последовало, но мама просила - только не бей.
Так пришлось соседке откармливать маму до выдачи следующих карточек.
Жизнь постепенно налаживалась. Она снова могла посвятить себя работе, изредка получала письма из Москвы, где остались родители и с фронта от Леонида. Весной 44-го Леонида ранили и на долечивание его отправили в г. Горький (сейчас это Нижний Новгород). Мама выпросила у начальства отпуск на несколько дней, чтобы встретиться с мужем. Их объединяла река Волга и казалось им, что они рядом друг с другом, объединенные водами одной реки. Можно только представить встречу горячо любящих сердец.
Я сейчас радуюсь за них, мне так хорошо, так тепло на душе. Ведь после такой внезапной разлуки, бед, несправедливости, потерь любимых людей - нежность объятий и свет глаз двух исстрадавшихся сердец - это настоящее счастье. Надо успеть впитать в себя - все слова, движение души, шепот и смех, тепло и нежность. Такое ведь не каждый человек испытал в своей жизни.
Еще идет война, пусть она уже шагает по чужой земле, но она еще так жестока, так грозна, вокруг разруха и тяжелый труд, а здесь на берегу великой реки Волги встретились два человека, принадлежавшие друг другу и сейчас они так счастливы, как никто другой.
Леонид пишет стихи для своей Марго.
Вечер майский, закат багрянистый, воды Волги спокойно текут.
С деловитостью важной, осанистой вниз и вверх пароходы идут.
Берег дальний покрыт верболозами, там мелькают челны рыбарей.
Мы мечтаем, овеяны грезами, улетающих в прошлое дней.
В наших грезах сменяются прошлого, незабвенного счастия дни.
Наше горе и наши страдания, о которых мы знали одни.
Мы сидели...Молчали...и грезили...опьяненные счастьем весны,
Опьяненные встречей нежданною, будто юности годы пришли.
Слов не нужно, не нужно признание - они будут, как грубость звучать.
В этом нежном понятном молчании мы умели друг друга читать.
Из далекого волжского города ты примчалась по Волге-реке.
И мы снова с тобою, родимая, ненадолго...но уже вдалеке
Исчезают...в ушедшем тяжелые пережитого, прошлого дни.
И нам светят улыбкой весеннею набежавшего счастья огни.
Наша радость таится в молчании, и вечерней, весенней порой,
Будто в юности, первом свидании, мы сидели над Волгой-рекой.
Наше счастье так полно, так радостно, описать его мне не с руки.
Ну...как будто...весенние…полные, воды русской великой реки.
Леонид Хоменко г. Горький 5 мая 1944г.
Счастье - это праздник любви, нежности, понимания, всем существом своим впитывающее любимого. Только недолго это счастье было у них. Заканчивался срок ее отпуска, а Леонида снова ждал фронт. Его направили стрелком в авиаполк.
Мама отдала Леониду свое фото на память, и он всегда носил его в верхнем левом кармане, близко к сердцу. Она была у него, словно Ангел Хранитель и помогала выстоять и выполнять боевые задания.
И снова были письма, были новые стихи, исполненные искренней любовью к ней, его Марго, к своим товарищам и своей Отчизне.
Был и стихотворный ответ к Осташевскому:
Не Бог я, чтоб грехи прощать. Мне нет ни время, ни желанья.
О днях, ушедших вспоминать и видеть слезы раскаянья.
Но, уж коли на то пошло, так вспомним о былых делах.
Ответ мой будет в стиле том же. Отвечу на стихи в стихах.
часть I
Ты пишешь мол "былые ссоры, злословье, зло, угрозы, споры,
нотации, порой скандал". НЕТ... Я б иначе написал.
То разговор был деловой, направленный на пользу дела,
Который проводил я в жизнь настойчиво, упорно, смело.
И, коль, не понял ты меня - тем хуже. Я же, не стесняюсь
Сказать, что я был прав тогда и в прошлом я ничуть не каюсь.
Я делом занят был полезным, а ты, заботой о себе.
Пусть вы меня оклеветали, но ЧТО досталося тебе?
Сознанье сделанного горя моей оставшейся жене?
Которая пролила море соленых слез, а ты – вдвойне,
Быть может радовался горю, на лаврах почитать мечтал?
И под лучиной соучастья ее в несчастье утешал?!
Стал "другом" даже называться, её питаясь простотой.
И поносил меня заочной, ехидной, пошлою хулой.
Я шел дорогою сражений, а ты...любезничал с женой?
И подменить собой пытался еще живущий образ мой.
Коль сделал ты кому добро, пусть тот добром тебе отплатит,
А я же видел только ЗЛО. СПАСИБО. СЫТ ПО ГОРЛО. ХВАТИТ!
часть II
Ты прав в одном - в боях жестоких я покорил свою судьбу.
Все потому, что больше жизни я Родину свою люблю.
Её степей люблю просторы, её мне дорог шум дубрав,
И снегом венчанные горы, народов наших вольный нрав.
Мне дорого осуществленье великих сталинских идей,
Наполненных бурлящей жизнью, как волны вольные морей.
Но я любовь не как ты понимаю, в безделье жизнь я не влачу.
А за свободу Родины любимой, не дрогнув, жизнью заплачу.
И бился я не за поклоны ничтожных, мелочных людей,
Способных радоваться горю, свершенному рукой своей.
Способных лицемерно восхищаться чужим успехам в яростном бою,
Сидящих пьявками на теле государства, трясясь за жизнь ненужную свою.
Я жизнь отдам за тех, кто Родину не грабит
Кто честно трудится в колхозе и цехах,
Кто беззаветно бьется за Отчизну,
Кто честен и в больших и маленьких делах!
Таких людей похвала мне награда. За счастье их я жизнь не пощажу.
И плод моих трудов я с чувством бескорыстья к ногам Отчизны положу.
Не нужно славы мне.
Я не её искал в бою жестоком и, право же, не думаю кичиться.
Я просто РУССКИЙ, посему, за РОДИНУ до смерти буду биться.
Так поступает каждый человек в чьем сердце русский дух витает,
Поэтому пусть СЛАВА не меня, а РОДИНУ победно украшает!
Ей, возрастившей нас, принадлежит ПОБЕДА,
Ей - СЛАВА ВЕЧНАЯ...Ей - ВЕЧНЫЙ БЛЕСК!!!
Читая эти строки передо мной вырисовывается образ человека беззаветно любящего свою Родину, свою мать, жену, свой трудолюбивый народ. И ведь таких, как Леонид Хоменко, было много. Простых парней с чистою совестью и любящим сердцем.
Он писал -
Но честен я, спокойна совесть. Не долго ликовал мой враг.
А я решительно и твердо направил в будущее шаг!
Была ошибка, ну и что же, её ведь может сделать всяк,
Когда он молод и доверчив и по характеру добряк.
20 января 1945 года над Будапештом был сбит самолет, в котором за пулеметом стоял Леонид. Машина упала в Днепр. Он стал могилой для боевых товарищей - пилота и стрелка. После войны к маме приехали однополчане Леонида и привезли вот эту карточку, которую он перед заданием не смог взять из-за срочности задания (не было времени, чтобы забежать в палатку и взять фото). С ним не было его Ангела хранителя. А вскоре пришла ПОБЕДА. Люди кричали, смеялись, плясали от счастья - наконец в их дом пришла победа, а мамочка рыдала от горя, потеряв своих двух нежно любимых мужчин - брата Ванечки и мужа Леонида.
Еще долго авиационный завод был в Казани. Дисциплина была суровая. Никого не отпускали по домам, иначе завод потерял бы свою работоспособность, растеряв специалистов, рабочий коллектив. Поступило распоряжение правительства о недопущении развала завода. Ведь еще шла война, а затем война с Японией - самолеты были нужны, как воздух.
И снова беда! 21 мая 1945 года умирает Анна Ефимовна - мамина матушка от рака. Она работала на земляных работах под Москвой, а затем на восстановлении разрушенных объектов в Москве. Голод, холод, тяжкий труд и горе от потери сына, нервное напряжение за дочь - сыграли свою разрушительную роль Мама давно знала, что матушка серьезно больна, что лежит на постели в их подвале и смотрит неотрывно на дверь, не придет ли дочь, но, даже, зная порядочность и мамы, как работника, начальство не смогло пойти ей навстречу. Матушка так и не дождалась своей доченьки и умерла в страшных болях в 44 года. Царствие Небесное тебе, раба Божия Анна! Что же должна была чувствовать дочь!!!!!!!!!!!
Наконец, завод стал сворачивать деятельность и работникам разрешили вернуться в свои дома. И мама вернулась в свой подвал и увидела отца - маленького высохшего, сгорбленного человека с потухшим взглядом. Только приезд дочери осветил его жизнь ненадолго. 29 января 1946 года он тихо сполз на пол и умер от разрыва сердца. При вскрытии обнаружилось, что сердца, как такового, у него уже не было, как он жил еще - было загадкой.
Вот тебе и вся семья. Ее счастливая веселая жизнь осталась там в 1941 в Политехнической библиотеке. Прошло пять с небольшим лет - и она одна. Совсем одна. Маленькая женщина - с четырьмя похоронками на руках. Она не помнила, как и где похоронили отца, она была словно истукан, ничего не слышащий и не осознающий. Ей что-то говорили, куда-то вели, но мозг ее ничего не воспринимал. Слез просто не было...Сейчас бы сказали - зомби. Да, действительно зомби. Смысла жизни у нее не было.
ОДНА! Совсем ОДНА!
Никому не нужная и совершенно опустошенная горем. Просто невозможно представить маму в таком положении. Сколько продолжалось такая жизнь мама мне никогда не рассказывала, только однажды она проговорилась, как много сделала для нее соседка по подвалу тетя Маня. Простая, крестьянская женщина, не имеющая никакого образования, только она сумела вывести из этого состояния Марию. "Надо жить, Машенька, надо смотреть в будущее. Счастье еще придет к тебе, ведь ты такая еще молодая" - тихо говорила соседка. Хорошо, что была работа и добрые люди на ее жизненном пути, не давшие совершенно погрузиться в горе молодой женщине. Только через год, когда рана от смерти родителей несколько зажила, выяснилось, что никто из родственников, занимавшихся тогда похоронами ее родителей, не помнят где они были похоронены. Мама поехала на Рогожское кладбище и там выяснила, что их могилы уже заняты другими людьми, потому что могилы были не ухоженными, что давало право работникам кладбища совершать новые погребения. Вот так мама потеряла даже могилы своих родителей. Она всю свою оставшуюся жизнь горевала о том, что не может посидеть у могил своих родителей, мужа Леонида и брата Ванюшки, который похоронен в Смоленской области.
Родственники ее, дяди и тети, по линии матери, стали искать для мамы мужчину, чтобы создать семью. С фронтов возвращались солдаты и офицеры, тоже стосковавшиеся по мирной жизни. Так маму познакомили с Петром, офицером, вернувшимся из Германии, моим отцом. Поначалу было все хорошо. Он очень любил маму и ревновал страшно к ее прошлому.
Однажды, когда мама вернулась с работы домой, то обнаружила, что он жжет все письма и фотографии, полученные от Леонида и все семейные фото – целый чемодан!!! Она бросилась спасать, хоть что то, но все уже превратилось в прах. Вот почему у нас нет совсем никаких фотографий родственников, ни ее мужа Леонида… Петр хотел этим поступком запретить жене помнить погибшего? Поступок непростительный!!!
Между ними образовалась такая пропасть, которая со временем только расширялась. К сожалению, многие мужчины, пришедшие с войны и отвыкшие от простых житейских дел, а действующие по приказу и сами привыкшие приказывать, не могли найти себя в тишине семейной жизни. Отцу было скучно. Все однообразно. А ему хотелось жить весело. Он любил голубей и проводил много времени с ними. После войны, почти в каждом дворе были голубятни. Как прекрасно смотреть на стаю, летящую высоко-высоко в небе, сверкающую своими крыльями на солнце!!! А тут появилась я, дочка. Так он расстроился - дочь, а не сын, что даже не поехал забирать маму из роддома. Ей то было все равно, кто дитя. А вот как назвать доченьку не знала. Как-то, гуляя со мной, завернула в гости на Разгуляй, к матушке погибшего мужа, Леонида. Они с ней часто встречались. Посмотрела матушка на девочку и говорит, а назови-ка ты ее Ниночкой. Какое нежное имя. Так и стала я Ниной. Крестили меня в Елоховском храме, что почти напротив нашего подвала.
Я уже писала раньше, что подвал наш был глубокий, вела в него ужасно крутая лестница. Даже сейчас, после шестидесяти с лишнем лет я ее помню. Сразу за дверью – длинный темный узкий коридор, где висели на крючках старые пальто и телогрейки, света в нем никогда не было, а только свет с кухни, тоже узкой, но чуть шире, просачивался от единственной лампы над кухонным столом. В кухню выходили двери двух комнат. Тети Мани с дядей Леней и нашей восьмиметровки. А вот туалет с унитазом и бочком, который дергали за веревочку, был выше пола на целый метр и вели туда вверх три ступеньки. И это был наш бич! Потому что, когда лили сильные дожди и затапливало улицы сточными водами, из этого унитаза выливалась не только вода, но и все содержимое всей окрестной канализации. Так что мы очень боялись дождей.
Когда мама еще была в декретном отпуске, а это три месяца, после рождения ребенка, ей понадобилось поехать на работу, оставив меня на отца. Мама, кстати, работала чертежником-конструктором в Туполевском институте и ее там ценили, как очень знающего сотрудника. Чертежи ее были настолько красивы, понятны и эстетичны, что конструктора часто обращались именно к ней со своими проектами. И вот, находясь в институте, в окне она увидела черную тучу, надвигающуюся на город. Сердце ухнуло от предчувствия беды. Она выбежала из института, трамваев не было, ждать она не могла и вот от Большой Почтовой до дома на Спартаковской улице она бежала под проливным дождем, влетела домой и обнаружила залитый дом водами канализации и меня, доченьку трехмесячную в низкой колясочке, где уровень, поднимающейся грязной воды, чуть-чуть только не дошел до краев ее. Если помните, какие тогда были коляски низкие, чуть выше земли. ОнаОна схватила меня на руки и плакала, плакала…. А папа сидел в голубятне и прятался от дождя… Господи, прости!!!
Конечно же были разборки и ссоры, отцу это было не приятно, гордость его бунтовала от того, какую ответственность о ребенке от него требовала мама. Он не был к этому готов. На войне было проще, а тем более в тылу. Семья рушилась, и он нашел утешение с той, которая была у него раньше, во время войны – Анной. Она, видимо, его любила, но женившись на маме, отец оставил ее. И вот теперь – ее реванш. Из дома исчезли мамины часики, которые ей подарил Леонид. Обнаружив их исчезновение, мама спросила отца, на что он сказал, что они испортились и он унес их к мастеру в починку. Мама поверила. А потом оказалось, что эти часы отец подарил Анне, мама сама их увидела на ее руке, при нечаянной встрече, когда зашла к отцу на завод. Все стало на свои места. Она думала, что ее жизнь будет счастливой с этим красивым, статным мужчиной, а оказалось, что единственным подарком в ее жизни была дочка Ниночка…
Трудное счастье досталось ей. Чтобы пойти на работу меня отдали в ясли. Тогда в ясли брали и самых маленьких младенцев, а я была уже взрослая – трехмесячная. Хорошая, крепенькая девчушка. Как положено, прежде чем принять ребеночка в ясли, необходимо выяснить все подробно – вес, рост, питание, что уже умеет ребенок и много еще разного. Принимала меня молодая женщина. И все бы хорошо, но я, с первого же дня начинала сильно поносить. Ну сначала считали, что это оттого, что матери рядом нет. Но с каждым днем, процесс ухудшался, меня матери не давали, а продолжали держать в яслях, ничего не говоря о происходящем. И вот, наконец, ее вызывают и говорят, что девочка умирает от обезвоживания организма и уже нет никакой надежды на выздоровление. То есть – отдают на руки, для похорон! Если что, то давайте ей только водичку, но ни в коем случае – молоко!!! Мать, которая неделю назад отдала свое дитя в ясли совершенно здоровенькой, получила почти трупик, завернутый в пеленки в виде кулька, с личиком бледно-зеленого цвета, без кровиночки на личике и с плотно закрытыми глазками!!!
Мама мне потом рассказывала. Вот держу я тебя на руках, малюсенькую, безжизненную куколку и плачу над тобой… Молока у меня было много, ведь я каждый день сцеживала его и отдавала в ясли для тебя, а тут вот такое горе… потом подумала, ведь все равно умирать отдали, дай попробую дать тебе молочка своего… и в уголок ротика капнула каплю молока… еще и еще. Смотрю на личико, а ты, словно пробудилась от сна, и на щечках даже румянец проступил. О, Господи! Ты же просто умираешь от голода! Неужели ты будешь жить, моя девочка!!!
Так прошла неделя, в которую мама вернула меня с того света. Через неделю мама снова принесла меня в ясли. Там глазам не поверили, увидев меня живой! Стали выяснять причину. Выяснили, что женщина, принявшая меня в группу, перепутала питание, вместо грудного вскармливания – общий стол. И меня кормили уже всякими прикормами, как искусственницу, хотя мама все время приносила сцеженное молоко, которое до меня даже и не доходило. За такое! - грозила тюрьма. И она валялась перед мамой в ногах, чтобы мама не дала ход жалобе, ведь у нее у самой двое маленьких детей. От счастья, что я выправилась, мама простила эту работницу, ради ее деток.
НО! Я уже, после такого состояния лет до 15-ти лишилась аппетита. Накормить меня было сущим наказанием. Но воспитательницы и яслей и после в детском саду, зная что со мной сделали, очень терпеливо, до сих пор помню, старались хоть как-то накормить. Мало того, я была подвержена любой инфекции и еще трижды была на грани между жизнью и смертью. Дважды от дизентерии в очень тяжелой форме и от дифтерии с осложнением на сердце. Так мамочка моя вымаливала меня, единственное свое сокровище, у Бога четырежды.
Вот пишу я это сейчас, пожилая 72 летняя женщина, имеющая своих детей – дочку и сына, и внучат, моих любимых Диму, Наташеньку и знатока динозавров Максимку, почти пятилетнего, а еще и правнука Егора, к сожалению, от меня очень далекого, и понимаю, что только благодаря материнской любви – мамы моей – Марии Владимировны, они смогли родиться в этот мир, потому что спасала она свою единственную доченьку от всех напастей и всегда была рядом и в горе, и в радости.
55 лет мы прожили с ней вместе, почти не разлучаясь. ЕЕ жизнь, как отражение нашего народа, жившего в двадцатом веке, перенесшего великие испытания на своих плечах, но сумевшего выстоять и рвануть даже в космос, ведь и она была участницей создания нашего первого спутника земли, голос которого мы слышали тогда по радио…Скромная, маленькая добрая женщина крепко держала всю нашу семью и в глазах ее каре-зеленых, которые унаследовала моя внучка Наташенька, часто виднелась счастливая слеза.
Москва. 20 марта 2020 г.